Ложь прощения
Оригинал статьи: http://alice-miller.com/articles_en.php?la...n&nid=48&grp=11
Ребенок, с которым плохо обращаются и которым пренебрегают, остается совершенно одинок во тьме смятения и страха. Окруженный высокомерными и ненавидящими его людьми, лишенный права говорить о своих чувствах, обманутый в любви и доверии, презираемый, подвергающийся насмешкам над своей болью, такой ребенок слеп, потерян и находится полностью во власти безжалостных и бесчувственных взрослых. Он дезориентирован и абсолютно беззащитен. Все существо такого ребенка вопиет о потребности выплеснуть наружу свой гнев, выговориться, позвать на помощь. Но это – именно то, чего он делать не должен. Все нормальные реакции – дарованные ребенку самой природой ради его выживания – остаются заблокированными. Если на помощь не придет <просвещенный> свидетель, то эти естественные реакции только усилятся и продлят страдания ребенка – вплоть до того, что он может умереть.

Следовательно, здоровое побуждение восстать против бесчеловечности нужно подавить. Ребенок пытается уничтожить и стереть из памяти все, что с ним произошло, дабы убрать из сознания жгучую обиду, злость, страх и невыносимую боль в надежде избавиться от них навсегда. Остается только чувство вины, а не гнева за то, что приходится целовать руку, которая тебя бьет, да еще и просить прощения. К сожалению, подобное случается куда чаще, чем можно себе представить.

Травмированный ребенок продолжает жить внутри взрослых, переживших эту пытку – пытку, завершением которой стало полное подавление <чувств>. Такие взрослые существуют во тьме страха, угнетения и угроз. Когда внутреннему ребенку не удается осторожно донести до взрослого всю правду, он переходит на другой язык, язык симптомов. Отсюда берут начало различные аддикции, психозы, криминальные наклонности.

Несмотря на это, кто-то из нас, уже будучи взрослым, может захотеть добраться до истины и выяснить, где кроются истоки нашей боли. Однако, спросив у специалистов, не связано ли это с нашим детством, мы, как правило, слышим в ответ, что дело вряд ли в этом. Но даже если и так, то нам следует научиться прощать – ведь, дескать, обиды на прошлое ведут нас к болезням.

На занятиях в распространенных ныне группах поддержки, куда ходят жертвы различных зависимостей вместе с родными, это утверждение звучит постоянно. Вы можете исцелиться, только простив своих родителей за все, что они натворили. Даже если оба родителя – алкоголики, даже если они вас обижали, запугивали, эксплуатировали, били и держали в постоянном перенапряжении, вы все должны им простить. Иначе вам не вылечиться. Под именем «терапии» существует немало программ, основанных на том, чтобы научить пациентов выражать свои чувства и таким образом понять, что случилось с ними в детские годы. Нередко молодые люди, имеющие диагноз «СПИД» или зависимые от наркотиков, умирают после попыток простить столь многое. Они не понимают, что таким образом пытаются оставить в бездействии все свои подавленные в детстве эмоции.

Некоторые психотерапевты боятся этой правды. Они находятся под влиянием как западных, так и восточных религий, велящих детям, пережившим насилие, прощать своих обидчиков. Таким образом, для тех, кто в раннем возрасте попал в педагогический порочный круг, этот круг замыкается еще сильнее. Все это именуется «терапией». Такой путь ведет в западню, из которой не выбраться – здесь невозможно выразить естественный протест, и это ведет к болезням. Подобные психотерапевты, застрявшие в рамках устоявшейся педагогической системы, не в состоянии помочь своим пациентам разобраться с последствиями их детских травм, и предлагают им вместо лечения установки традиционной морали. В течение нескольких последних лет мне присылали из США много книг незнакомых мне авторов, где описываются различные виды терапевтического вмешательства. Многие из этих авторов утверждают, что прощение есть необходимое условие успешной терапии. Это утверждение столь распространено в психотерапевтических кругах, что даже не всегда ставится под сомнение, несмотря на то, что сомневаться в нем необходимо. Ведь прощение не избавляет пациента от скрытого гнева и ненависти к себе, но может очень опасно замаскировать эти чувства.

Мне известен случай одной женщины, чья мать подвергалась в детстве сексуальному насилию со стороны своих отца и брата. Несмотря на это, она всю жизнь преклонялась перед ними без малейшей тени обиды. Когда ее дочь была еще ребенком, мать часто предоставляла ее «заботе» своего тринадцатилетнего племянника, а сама беспечно шла с мужем в кино. В ее отсутствии подросток охотно удовлетворял свои сексуальные желания, используя для этого тело ее маленькой дочери. Когда, много позже, дочь обратилась за консультацией к психоаналитику, тот сказал ей, что мать винить ни в коем случае нельзя – дескать, ее намерения не были дурными, и она не знала, что бэбиситтер попросту совершал акты сексуального насилия над ее девочкой. Как могло показаться, мать буквально понятия не имела, что происходит, и когда у ее дочери начались расстройства питания, она проконсультировалась со множеством врачей. Те заверили мать, что у малышки всего-навсего «режутся зубки». Вот так и вращались шестеренки «механизма прощения», перемалывая жизни всех, кого туда затянуло. К счастью, этот механизм не всегда срабатывает.
В своей замечательной и нестандартной книге «Обсидиановое зеркало: исцеление от последствий инцеста» (Изд-во Seal Press, 1988) автор Луиз Вайзчайлд описала, как ей удалось расшифровать скрытые послания своего тела и таким образом осознать и освободить свои подавленные в детстве эмоции. Она применяла телесноориентированные практики и фиксировала все свои впечатления на бумаге. Постепенно она детально восстановила свое прошлое, скрывавшееся в бессознательном: когда ей было четыре года, ее растлевали сначала дед, затем дядя, и, впоследствии, отчим. Женщина-терапевт согласилась работать с Вайзчайлд, несмотря на всю боль, которая должна была проявиться в процессе самопознания. Но даже во время этой успешной терапии Луиз иногда склонялась к тому, что должна простить свою мать. С другой же стороны, ее преследовало чувство, что это будет неправильно. К счастью, психотерапевт не настаивала на прощении и предоставила Луиз свободу следовать своим чувствам и осознать в итоге, что не прощение сделало ее сильной. Следует помочь пациенту избавиться от навязанного извне чувства вины (а это, пожалуй, первоочередная задача психотерапии), а не нагрузить его дополнительными требованиями - требованиями, лишь укрепляющими это чувство. Квази-религиозный акт прощения никогда не разрушит устоявшуюся модель саморазрушения.

Почему эта женщина, на протяжении трех десятков лет пытавшаяся поделиться своими бедами с матерью, должна прощать материнское преступление? Ведь мать даже не попыталась увидеть, что сотворили с ее дочерью. Однажды девочка, оцепенев от страха и отвращения, когда дядя подмял ее под себя, увидела, как в зеркале промелькнула фигура ее матери. Ребенок надеялся на спасение, но мать отвернулась и ушла. Будучи уже взрослой, Луиз слышала рассказы матери о том, как та могла лишь бороться со своим страхом перед этим дядей, когда ее дети были рядом. А когда дочь попыталась рассказать матери о том, как была изнасилована отчимом, мать написала ей, что больше не желает ее видеть.

Но даже во множестве подобных вопиющих случаев давление на пациента с тем, чтобы он простил, существенно снижающее шансы на успешность терапии, не представляется многим абсурдным. Именно это повсеместно распространенное требование простить мобилизует застарелые страхи пациентов и заставляет их подчиниться авторитету психотерапевта. И чего же этим добиваются терапевты – разве что они делают это, чтобы заставить свою совесть молчать?*
Во множестве случаев все можно разрушить одной-единственной фразой – сбивающей с толку и в основе своей ошибочной. И то, что подобные установки вбиваются в нас с самого раннего детства, лишь усугубляет ситуацию. Сюда же прибавляется общепринятая практика злоупотребления властью, которой пользуются терапевты, чтобы справиться со своим собственным бессилием и страхом. Пациенты же убеждены, что психотерапевты говорят с позиций своего неопровержимого опыта, и таким образом доверяют «авторитетам». Пациенту невдомек (да и откуда ему знать?), что на самом деле это лишь отражение страха самого терапевта перед страданиями, пережитыми им от рук собственных родителей. И как в этих условиях пациент должен избавляться от чувства вины? Напротив, он просто-напросто утвердится в этом чувстве.

Проповеди о прощении обнажают педагогическую природу некоторых видов психотерапии. К тому же, они разоблачают бессилие тех, кто это проповедует. Странно, что они вообще именуют себя «психотерапевтами» - скорее уж, им стоило бы называться «жрецами». В результате их деятельности дает о себе знать незрячесть, унаследованная в детстве – незрячесть, на которую могла бы указать настоящая терапия. Пациентам все время твердят: «Ваша ненависть – причина ваших болезней. Вы должны простить и забыть. Тогда вы выздоровеете». И твердят до тех пор, пока пациент не поверит в это, а терапевт не успокоится. Но ведь не ненависть довела пациента в детские годы до немого отчаяния, отрезав его от его чувств и потребностей - это сделали моральные установки, постоянно давившие на него.
Мой опыт был совершенно противоположным прощению – а именно, я взбунтовалась против издевательств, которые пережила; я распознала и отвергла ошибочные слова и действия моих родителей; я озвучила свои собственные потребности, что в конце концов и освободило меня от прошлого. Когда я была ребенком, все это игнорировалось в угоду «хорошему воспитанию», и я сама научилась всем этим пренебрегать, лишь бы быть тем «хорошим» и «терпеливым» чадом, которое во мне желали видеть мои родители. Но сейчас я знаю: у меня всегда была потребность разоблачать и бороться против мнений и отношения ко мне, которые разрушали мою жизнь, бороться везде, где бы я это не замечала, и не терпеть молча. Однако я сумела добиться успеха на этом пути, лишь прочувствовав и пережив то, что со мной творили в раннем возрасте. Не допуская меня к моей боли, религиозные проповеди о прощении лишь затрудняли этот процесс.

Требования «хорошо себя вести» не имеют ничего общего ни с эффективной терапией, ни с самой жизнью. Многим людям эти установки перекрывают путь к свободе. Психотерапевты позволяют себе быть ведомыми собственным страхом – страхом ребенка, над которым издеваются родители, готовые, чуть что, отомстить, – и надеждой на то, что ценой хорошего поведения они однажды смогут купить любовь, которую им не дали их отцы и матери. И их пациенты дорого расплачиваются за эту иллюзорную надежду. Под влиянием ложной информации они не могут найти путь к самореализации.

Отказываясь прощать, я утратила эту иллюзию. Травмированный ребенок без иллюзий, разумеется, жить не может, но зрелый психотерапевт способен с этим справиться. Пациент должен иметь возможность спросить у такого терапевта: «Почему я должен прощать, если у меня никто не просит прощения? Мои родители отказываются понять и осознать, что они со мной сделали. Так почему же я должен пытаться понять и простить их за все, что они творили со мной в детстве, при помощи психо- и трансакционного анализа? Какой в этом толк? Кому это поможет? Это не поможет моим родителям увидеть правду. Однако для меня это создает трудности в проживании моих чувств – чувств, которые дадут мне доступ к истине. Но под стеклянным колпаком прощения эти чувства не могут дать свободные всходы». Подобные размышления, к сожалению, нечасто звучат в психотерапевтических кругах, а вот прощение там – непреложная истина. Единственный возможный компромисс – установление различий между прощением «правильным» и «неправильным». И эта цель может вообще не подвергаться сомнению.

Я спрашивала у многих терапевтов, почему они так верят в необходимость прощения пациентами родителей ради исцеления, но ни разу не получила даже вполовину удовлетворяющего меня ответа. Очевидно, что такие специалисты даже не сомневались в своих утверждениях. Для них это было столь же самоочевидно, как и жестокое обращение, которому они подвергались в детстве. Не могу себе представить, чтобы в обществе, где над детьми не издеваются, но любят и уважают их, сформировалась бы идеология прощения за немыслимые жестокости. Эта идеология неотделима от заповеди «Да не посмеешь ты осознать» и от передачи жестокости последующим поколениям. Именно нашим детям приходится расплачиваться за нашу несознательность. Страх, что родители нам отомстят, является базой для нашей устоявшейся морали.

Как бы то ни было, распространение этой тупиковой идеологии через педагогические механизмы и ложные моральные установки можно прекратить путем постепенного терапевтического обнажения ее сути. Жертвы жестокого обращения должны прийти к своей правде, осознавая, что им ничего за это не будет. Морализаторство только уводит их с верного пути.

Эффективность терапии не может быть достигнута, если педагогические механизмы будут продолжать свою работу. Вам необходимо осознать весь масштаб травм, нанесенных воспитанием, чтобы терапия могла справиться с их последствиями. Пациенты должны получить доступ к своим чувствам – и получить его на всю оставшуюся жизнь. Это поможет им сориентироваться и быть самими собой. А морализаторские призывы лишь могут перекрыть путь к самопознанию.
Ребенок может извинить своих родителей, если те тоже готовы признать свои ошибки. Однако настоятельное требование простить, которое я столь часто замечаю, может быть опасно для терапии, даже если оно культурно обусловлено. Жестокое обращение с детьми в наши дни - в порядке вещей, и большинство взрослых не считают свои ошибки чем-то из ряда вон выходящим. Прощение может иметь негативные последствия не только для отдельных индивидуумов, но и для общества в целом, поскольку оно покрывает ошибочные представления и способы обращения <с детьми>, а также скрывает истинную реальность за глухой завесой, сквозь которую нам ничего не разглядеть.

Возможность перемен зависит от того, насколько много вокруг просвещенных свидетелей, которые подстраховали бы детей-жертв жестокого обращения, которые начали что-то осознавать. Просвещенные свидетели должны помогать подобным жертвам не скатываться во тьму забвения, откуда эти дети вышли бы уже преступниками или душевнобольными. Подстрахованные просвещенными свидетелями, такие дети смогут вырасти в сознательных взрослых – взрослых, живущих в соответствии со своим прошлым, а не вопреки ему, и которые такие образом смогут сделать все от них зависящее ради более человечного будущего для всех нас.
На сегодня уже научно доказано, что когда мы плачем от печали, боли и страха – это не просто слезы. При этом выделяются гормоны стресса, способствующие дальнейшей общей телесной релаксации. Разумеется, слезы не стоит приравнивать к терапии в целом, но это все равно важное открытие, на которое стоит обратить внимание практикующим психотерапевтам. Но пока что имеет место нечто противоположное: пациентам дают транквилизаторы, чтобы они успокоились. Представьте, что может случиться, если они начнут понимать истоки своих симптомов! Но проблема в том, что представители медицинской педагогики, в которую вовлечено большинство институтов и специалистов, ни в коем случае не желают понять причины заболеваний. В результате этого нежелания бесчисленное множество хронически больных становятся узниками тюрьм и клиник, на которые уходят миллиарды правительственных денег, и все это ради замалчивания правды. Пострадавшие совершенно не понимают, что им можно помочь понять язык их детства и тем самым уменьшить их страдания или избавить от них вовсе.
Это стало бы возможно, осмелься мы противоречить общепринятым представлениям о том, какие последствия несет жестокое обращение с детьми. Но достаточно одного взгляда на специализированную литературу, чтобы понять, насколько нам не хватает этой смелости. Напротив, литература изобилует призывами к благонамеренности, всяческими расплывчатыми и недостоверными рекомендациями, и, прежде всего, моралистскими проповедями. Вся жестокость, которую нам приходилось переносить в детстве, должна быть прощена. Ну а если это не принесет желаемых результатов, то тогда уж государству придется оплачивать пожизненное лечение и присмотр за инвалидами и имеющими хронические заболевания. Но ведь их можно исцелить при помощи правды.
Уже доказано, что даже если ребенок был в угнетенном положении все свое детство, то вовсе не обязательно, что такое состояние будет его судьбой и во взрослом возрасте. Зависимость ребенка от родителей, его доверчивость, его потребность любить и быть любимым – безграничны. Эксплуатировать эту зависимость и обманывать ребенка в его устремлениях и потребностях, а затем преподносить это как «родительскую заботу» - преступление. И преступление это совершается ежечасно и ежедневно из-за невежественности, равнодушия и отказа взрослых перестать следовать этой модели поведения. Тот факт, что большинство таких преступлений совершается неосознанно, отнюдь не умаляет их катастрофических последствий. Тело травмированного ребенка все равно выдаст правду, пусть даже сознание откажется ее признавать. Подавляя боль и сопутствующие ей состояния, детский организм предотвращает смерть, которая была бы неминуема, если бы столь тяжелые травмы переживались в полном сознании.

Остается лишь порочный круг подавления: истина, бессловесно зажатая внутри тела, дает о себе знать при помощи симптомов, чтобы ее наконец-то признали и отнеслись к ней всерьез. Однако наше сознание не соглашается с этим, как и в детстве, потому что еще тогда оно усвоило жизненно важную функцию подавления, как и потому, что никто нам уже во взрослые годы не объяснил, что правда не ведет к смерти, но, напротив, может помочь нам на пути к здоровью.
Опасная заповедь «токсичной педагогики» - «Да не посмеешь ты осознать, что с тобой сотворили» - вновь и вновь проявляется в методах лечения, используемых врачами, психиатрами и психотерапевтами. При помощи лекарств и мистифицированных теорий они пытаются повлиять на воспоминания своих пациентов как можно глубже, чтобы те никогда не узнали о том, что вызвало их болезни. А причины эти, почти без исключений, скрываются в психологических и физических жестокостях, которые пациентам пришлось перенести в детстве.

Сегодня мы знаем, что СПИД и рак стремительно уничтожают иммунную систему человека, и что уничтожению этому предшествует потеря больным всякой надежды на исцеление. Удивительно, что почти никто не попытался сделать шаг в направлении этого открытия: ведь мы можем вновь обрести надежду, если наш зов о помощи будет услышан. Если наши подавленные, скрытые воспоминания будут восприняты полностью осознанно, то даже наша иммунная система может восстановиться. Но кто нам поможет, если и сами «помощники» боятся своего прошлого? Вот так и длится «игра в жмурки» между пациентами, докторами и медицинскими властями – потому что до сих пор лишь немногим удалось понять тот факт, что эмоциональное постижение правды есть необходимое условие для излечения. Если мы хотим долгосрочных результатов, мы не сможем их добиться, не придя к истине. Это относится и к нашему физическому здоровью. Фальшь традиционной морали, вредоносные религиозные интерпретации и путаница в методиках воспитания только усложняют этот опыт и подавляют в нас инициативу. Вне всякого сомнения, и фармацевтическая индустрия тоже наживается на наших слепоте и унынии. Но ведь у всех нас только одна жизнь и только одно тело. И оно отказывается быть обманутым, всеми ему доступными способами требуя от нас, чтобы мы ему не лгали…

*Я слегка изменила эти два абзаца после письма, полученного мной от Луиз Вайлдчайлд, которая предоставила мне более подробную информацию о своей терапии. [shadow=]статья[/shadow]